Предисловие
Ховард Хендрикс, известный в христианском мире педагог, говорит, в противовес всеобщим рассуждениям о массовом лидерстве, что «очень скоро лидеров можно будет отнести к редкому, исчезающему человеческому типу. Где бы ни прошелся человек − по всей Америке или по всему миру − он услышит возглас о необходимости лидеров»1. Потому лидерство с полным основанием можно назвать феноменом − явлением необычным, исключительным2. Исключительность лидерства как явления, несмотря на кажущуюся привычность, побуждает нас к более пристальному исследованию его природы, в центре которой незримо стоит Господь и вполне зримо – сам человек как лидер: как индивид, как личность, как индивидуальность.
О том, что лидеры необходимы нашим христианским общинам и миру вообще, − написаны тысячи страниц. В то же время во многих христианских исследованиях лидерства неоправданно мало внимания уделяется анализу качеств личности и индивидуальности как личностных факторов лидерства (включая его духовно-интеллектуальную сферу). Вероятно, это можно объяснить традиционной смещенностью интересов христианских исследователей в область отношений человека с Богом, в тени которых оставался сам человек как личность. Но не будем забывать, что в человеке присутствует не только греховная природа. В силу того, что человек – творение Бога, в нем всегда сохраняется то божественное начало, которое и побуждает его к поиску правильных отношений с Творцом и людьми. Как кто-то выразился, «добродетели догоняют человека даже в самых тяжких согрешениях». Развертывание того божественного начала, которое потенциально заложено в каждого человека, есть, на самом деле становление и развитие личности, включение всех позитивных механизмов этого процесса, среди которых существенную роль играют личностные факторы (фактор – движущая сила, причина чего-либо). В условиях, когда, как считает С.Р. Филонович (один из современных исследователей теорий лидерства), все очевидней становится необходимость перехода «от превалирования позиционной власти – к акценту на власти экспертной и референтной»3, роль таких (личностных) факторов становится все значимее. Понимая лидерство как особый вид власти, основанный на авторитете и доверии, мы не можем не согласиться с таким мнением.
Мысль Платона о том, «... что государство ценит, то оно и развивает»4, вполне укладывается в представление об универсальном и очень точном критерии реальных, а не провозглашаемых ценностей. Этот критерий – время: на что мы тратим реальное время, когда свободны в выборе деятельности, то для нас и является действительно значимым. Будем считать, что лидерство, на исследование которого и ученые, и практики тратят столько времени, на самом деле становится ценностно значимым явлением для современного мира, прежде всего – христианского, ибо мы призваны быть «светом мира».
Рассматривать лидерство как устоявшийся в научном плане феномен вряд ли продуктивно: слишком велико количество аспектов, с позиций которых это явление рассматривается. Не только зарубежные, но и многие отечественные исследователи лидерства (Т.В. Бендас, Р.Л. Кричевский, А.И. Негров, Е.В. Селезнева и др.), анализируя феномен лидерства, ссылаются на справочник по лидерству Р. Стогдилла. В нем лидерство рассматривается как центр (средоточие) групповых процессов, как характеристика личности и порождаемых ею эффектов, как искусство добиваться подчинения, как форма убеждения, как отношение власти, как инструмент достижения цели, как ролевая дифференциация, как процесс порождения структуры, как действие или поведение, как результат группового взаимодействия, как осуществление влияния, как процесс социальной перцепции5. При этом особенностью зарубежных исследований являлось, как правило, рассмотрение лидерства и руководства как синонимов.
Понятие «лидерство» в научный оборот в России было введено лишь в последние 40-50 лет: в тоталитарной стране (по определению) «не могло быть» лидеров, кроме Генерального секретаря КПСС или всей партии (как коллективного лидера, отражающего «ум, честь и совесть эпохи»). Термин «вожачество» (аналог лидерства) использовался исключительно в сфере деятельности пионерской организации. Б.Д. Парыгин, один из первых
отечественных исследователей лидерства, рассматривал его в связи с регулированием внутригрупповых, межличностных отношений, носящих не- официальный характер. По его мнению, лидерство представляет собой главным образом феномен микросреды, возникает и функционирует преиму- щественно стихийно, менее стабильно, чем руководство, и более подвержено перепадам во мнениях и настроениях членов группы. Лидерство не предполагает определенной системы различных санкций, а процесс принятия решений в условиях лидерства менее сложный, чем в системе руководства, и носит непосредственный характер. Наконец, деятельность лидера протекает преимущественно в рамках микросреды, малой группы6.
Как отмечает Р.Л. Кричевский, лидерство Б.Д. Парыгиным, И.П. Волковым, Г.М. Андреевой и др. рассматривалось как чисто психологический феномен, в то время как руководство – как феномен социальный7. В то же время функционально и лидерство, и руководство значительно сближаются благодаря общности задач. Это побудило М.Г. Ярошевского определить руководство как официально санкционированное лидерство8. В то же время, например, Т. Маршалл считает, что «лидерство – это не руководство и не управление»9. По мнению этого исследователя христианского лидерства, лидерство нельзя отождествлять и со служением в христианской церкви: «От лидера, будь то служитель, пастор или пресвитер, ожидают, что он будет лучшим проповедником, лучшим учителем Библии,
лучшим увещевателем, лучшим пророком и лучшим организатором в Церкви. Очень часто служитель ожидает от себя того же, потому что его так приучили думать. В результате этого он чувствует угрозу, если в собрании возникают дары, которые, кажется, угрожают его превосходству в любой области служения, особенно в самой любимой... самые независимые из них... уходят и начинают действовать самостоятельно, в то время как их обвиняют в бунтарстве или разделении»10.
Так или иначе, лидерство можно рассматривать как феномен, возникающий и развертывающийся в системе неформальных отношений людей и являющийся специфическим видом управления этими отношениями. Т.В. Бендас рассматривает лидерство как «феномен групповой жизни людей, который проявляется в наделении одного индивида (или нескольких) правом ... оказывать определяющее влияние на решение важных групповых задач и
на поведение членов группы, а также признание группой (в той или иной степени) такого права за данным индивидом, что приводит к ... занятию им центральной позиции в статусной иерархии группы»11.
И если основу лидерства составляет процесс межличностного влияния (лидера – на окружение, окружения – на лидера), то, в таком случае, исследование личности лидера становится особо актуальным. Благодаря такому исследованию возможно выделение тех личностных факторов, которые (если ввести их в деятельность лидера) позволят, в определенных пределах, повысить эффективность лидерства. К этим факторам, на наш взгляд, следует отнести мировоззренческую и духовную зрелость лидера, а также развитость его интеллекта как интегрального конструкта, включающего интеллект когнитивный, эмоциональный, социальный и духовный.
Безусловно, для нас важным является именно христианское представление о лидерстве. Для многих людей понятия «лидер» и «герой» являются синонимами. Но если христиане и употребляют слово герой, то, как правило, относя это к вере – «герои веры». В связи с этим определенный интерес представляют позиции русского религиозного философа С.Н. Булгакова по поводу «интеллигентского и христианского героизма». В своей статье «Героизм и подвижничество» он пишет о том, что «... герой в христианстве − подвижник... Герой, ставящий себя в роль Провидения,
благодаря этой духовной узурпации приписывает себе и большую ответственность, нежели может понести, и большие задачи, нежели человеку доступны. Христианский подвижник верит в Бога-Промыслителя, без воли Которого волос не падает с головы. История и единичная человеческая жизнь представляются в его глазах осуществлением хотя и непонятного для него в индивидуальных подробностях строительства Божьего, пред которым он смиряется подвигом веры. Благодаря этому он сразу освобождается от героической позы и притязаний. Его внимание сосредоточивается на его прямом деле, его действительных обязанностях и их строгом, неукоснительном исполнении... на сознании личного долга и его исполнения, на самоконтроле, и это перенесение центра внимания на себя и свои обязанности, освобождение от фальшивого самочувствия непризванного спасителя мира и неизбежно связанной с ним гордости оздоровляет душу, наполняя ее чувством здорового христианского смирения»12.
По мнению С.Н. Булгакова, «христианское подвижничество есть
непрерывный самоконтроль, борьба с низшими, греховными сторонами своего я, аскеза духа. Если для героизма характерны вспышки, искание великих деяний, то здесь, напротив, нормой является ровность течения, "мерность", выдержка, неослабная самодисциплина, терпение и выносливость, − качества, как раз отсутствующие у интеллигенции. Верное исполнение своего долга, несение каждым своего креста, отвергнувшись себя (т.е. не во внешнем только смысле, но и еще более во внутреннем), с предоставлением всего остального Промыслу, − вот черты истинного подвижничества»13. Философ сравнивает такое подвижничество с послушанием, выводя этот термин за пределы монастырского обихода. Послушанием обычно называют любое занятие, умственное или физическое, если оно исполняется во имя религиозного долга. Поэтому, считает С.Н. Булгаков, «это понятие может быть распространено и за пределы монастыря и применено ко всякой работе, какова бы она ни была. Врач и инженер, профессор и политический деятель, фабрикант и его рабочий одинаково при исполнении своих обязанностей могут руководствоваться не своим личным интересом, духовным или материальным − все равно, но совестью, велениями долга, нести послушание. Эта дисциплина послушания, "светский аскетизм" (по немецкому выражению: "imnerweltliche Askese"), имела огромное влияние для выработки личности и в Западной Европе в разных областях труда, и эта выработка чувствуется до сих пор»14. На наш взгляд,
рассуждения С.Н. Булгакова о героизме и подвижничестве не только современны, но и вполне укладываются в характеристики сущностной природы лидерства. Исследуя личностные факторы христианского лидерства, мы опирались на три основных методологических подхода: системный и личностный подходы и концепцию «целого человека» Стивена Кови. Система (по В.Н. Садовскому) определяется как совокупность элементов, находящихся в отношениях и связях друг с другом, которые образуют определенную целостность, единство15. Понятие «система» даровало жизнь такому общенаучному, междисциплинарному принципу познания мира, как системный подход. Данный подход ориентировал нас на то, что и сам лидер, и собственно лидерство являются сложноорганизованными социальными системами, для которых актуально применимы следующие характеристики16.
Во-первых, целостность: система несводима к сумме образующих ее частей и ее свойства не выводимы, как целое, из какой-либо части. Во-вторых, структурность: связи и отношения элементов системы упорядочиваются в некоторую структуру, которая и определяет поведение системы в целом. В- третьих, взаимосвязь системы со средой: она может иметь как закрытый (не изменяющий среду и систему), так и открытый (преобразующий среду и систему) характер. В-четвертых, иерархичность: каждый компонент системы может рассматриваться как система, в которую входит другая система, то есть каждый компонент системы может быть одновременно и элементом (подсистемой) данной системы, и сам включать в себя другую систему. В- пятых, множественность описания: каждая система, являясь сложным объектом, в принципе не может быть сведена только к какой-то одной картине, одному отображению, что предполагает (для полного описания системы) сосуществование множества ее отображений. В-шестых, для социальной системы характерна целеустремленность и самоорганизация (как способность менять собственную структуру). Наконец, для системного подхода весьма продуктивна одна из идей синергетики: сложноорганизованным системам нельзя навязывать пути их развития.
Что дает нам системный подход при исследовании феномена лидерства? Мы понимаем, что лидер, как человек, выступает в качестве некоторого «элемента» различных систем, в которых он вынужденно приобретает и, так или иначе, выражает присущие этим системам различные качества. Системный подход побуждает нас ставить вопрос о необходимости возникновения феномена лидерства: для чего нужен лидер в процессе современного развития общества вообще и для христианства – в частности. Наконец, системный подход побуждает нас к поиску тех оснований, посредством которых определяется взаимодействие личности лидера с обществом, со своими последователями и с самим собой. В социальных отношениях лидера с его последователями (или вообще с его окружением) происходит нечто такое, что совершенно очевидно указывает на то, что пытаться понять природу личности вообще и личности лидера, в частности, исходя лишь из индивидных, биологических особенностей или из субъективных предпочтений, не представляется продуктивным. Как непродуктивно открывать «тайну» личности, исходя из суммы ее потребностей. Как непродуктивно и навязывать человеку (как сложноорганизованной системе!) пути его развития, даже если эти пути «благие». Сам Господь всегда людям объяснял, показывал, предупреждал, убеждал многообразно, но выбор, тем не менее, оставлял за самим человеком, не нарушая Им же установленный принцип свободы воли.
Среди многих подходов к изучению феномена лидерства (вероятностный и ситуационный, культуральный, трансакционистский, трансформационный, харизматический и личностный и др.) наиболее предпочтительным, по нашим мировоззренческим позициям и профессиональным предпочтениям, является личностный подход. Именно в этом подходе особое внимание уделяется роли личностных факторов в лидерстве. В рамках этого подхода исследователи лидерства стали уделять пристальное внимание нетрадиционным (неакадемическим) формам интеллекта − практическому, социальному, эмоциональному, духовному − и тому, каким образом и в какой степени эти формы интеллекта влияют на эффективность лидерства и руководства, в том числе и лидерства трансформационного типа. Данный подход побудил нас обратить внимание не только на общие характеристики лидера, но также на природу его общего, социального, духовного и иных видов интеллекта.
Концепция «целого человека», разработанная Стивеном Кови17, представляется нам весьма продуктивной для понимания и объяснения личностных факторов эффективности христианского лидерства. Дело в том, что «целый человек», по Стивену Кови, − это та личность, в которой одновременно и гармонично соединены в целостность три составляющие:
«тело», «сердце» и «разум». «Тело» требует, чтобы о нем заботились; «сердце» хочет, чтобы к человеку по-доброму относились, любили; «разум» желает, чтобы ему позволяли проявить творчество в деятельности. Но если нет четвертой составляющей – «духа», то каждая из названных трех «ипостасей» будет «тянуть одеяло на себя», и вместо гармонии личности будет ее гипертрофированность – явный перекос в ту, другую или в третью сторону (как в известной басне И.А. Крылова «Лебедь, рак и щука»). Благодаря зрелому состоянию духовности и сформированности духовного интеллекта человек, живущий Богом и с Богом, способен уравновесить все три центробежные силы («тело», «сердце» и «разум»), обеспечить гармонию их развития и проявления. Именно данная концепция позволила нам целостно представить личность лидера и составляющие его интегрального интеллекта, гармонию которого обеспечивают, как нам представляется, духовность, духовный интеллект и мировоззрение лидера.
Изучение литературы по проблемам лидерологии показывает возрастание одной характерной тенденции, наблюдаемой как в
отечественных, так и в зарубежных исследованиях. Суть этой тенденции в том, что происходит значительное снижение интереса к изучению непосредственно проблематики лидерства и, в то же время, очевиден рост исследований по вопросам руководства (управления). Из этого можно сделать вывод о том, что, как и на Западе, в нашем отечестве понятия «лидерство» и «руководство» все более и более сближаются и сливаются в сознании как ученых, так и руководителей-практиков. Аналогичное явление мы наблюдаем и в отождествлении лидерства и руководства (тем или иным служением) в наших христианских общинах.
На наш взгляд, следование западной традиции такого слияния для отечественной практики преждевременно: уровень искусства управления и ментальности в наших культурах весьма различен. Потеряв традиции отечественной соборности, мы начинаем внедрять в различные социальные сообщества, в том числе и в наши христианские общины, ту культуру, которая в значительной степени опирается на дух индивидуализма. Индивидуализм – явление, безусловно, позитивное, если он отражает и выражает сущность того, что обычно называется «свободой воли». Но если в традиции западной культуры свобода воли исходит из приоритета свободы над волей и понимания того, что свобода есть познанная, осознанная необходимость, то в русской традиции приоритеты и понимание свободы и воли имеют несколько иную трактовку. В нашей ментальности приоритет
всегда отдавался не свободе, а личной воле, на деле нередко являющейся своеволием. Своеволие характерно как для казацкой вольницы и крестьянских восстаний, так и для всех тоталитарных режимов власти. Потому, когда мы рассуждаем о лидерстве и лидерах, не следует забывать о том, в рамках каких представлений (парадигмы) мы это делаем.
Известно, что опыт нельзя перенять – передается лишь идея, выведенная из опыта (К.Д. Ушинский). Но и это не всегда случается. Бывает, особенно в наши дни, когда идеи, чуждые многовековой традиции и сложившейся ментальности, по чьей-то «благой воле» пытаются пересадить в «почву» этой ментальности. Как показывают многолетние наблюдения, такие идеи (даже самые, казалось бы, продуктивные), начинают «не творить, а вытворять». Потому будем внимательны и критичны к тому, что пишут сегодня о лидерстве вообще и христианском – в частности. Отнесем это в полной мере и к тому, что представляет автор данной работы нашему Читателю.
В завершение несколько затянувшегося вступления к нашей книге мы, тем не менее, предлагаем нашему Читателю обратить внимание еще на ряд особенностей в подходах к рассмотрению лидерства.
В подходах к исследованию лидерства в христианстве существуют две крайности, которые отражают и две тенденции в исследовании этого предмета. Одна крайность исходит из того, что лидерство – явление вообще не христианское, ибо оно трудно совместимо с такими фундаментальными понятиями, как послушание, смирение, служение и др. Такие подходы оправданы, так как за всю историю, «от Ромула до наших дней», человечество много чего навидалось в реальной практике лидерства. Вполне привычным стало представление о лидерстве, которое являлось миру в «громах побед» на тех или иных «фронтах». Это могла быть власть правителя (от древних тиранов и императоров до современных президентов и премьер-министров). Это могла быть власть первенства в различных сферах деятельности (от первопроходства в науке, технике, открытии новых земель до стахановского движения в бывшем Советском Союзе). В любом случае лидерство обычно олицетворяется с лозунгом «быстрее, выше, сильнее». Потому в представлениях религиозных (и не только) людей лидерство более присуще язычеству, нежели христианству.
Но категоричность человеческих оценок при ограниченности нашего разума всегда таит в себе опасность. Вспоминается старая притча, в которой рассказывается о том, как молодой и амбициозный, видимо, ученик (таких хватает всегда) решил разрушить миф о мудрости своего учителя. Он поймал птенца, зажал его в руке, так что тот еле дышал, но был способен еще летать, и спросил мудреца: «Учитель! В моей ладони лежит птичка малая. Ты мудрец, ты все знаешь. Скажи – она живая или мертвая?» Все просчитал молодой человек: «Если скажет – «живая», то я ее придушу и покажу мудрецу мертвое тельце. Если скажет – «мертвая», я разожму ладонь, и птичка полетит». Словом, куда ни кинь, всюду будет клин. Но учитель на самом деле был человеком мудрым. В ответ он сказал просто: «Как ты хочешь, так и будет с птичкой: захочешь – и будет мертва, захочешь – и будет летать».