Глава (для ознакомления)
Рав Шломо Йосеф Зевин - Голос в тишине - рассказы о чудесном - Том III - Кто виноват
Лейзер аккуратно обернул коричневой бумагой второй колпак люстры и положил в корзину. Красивая вещь, ничего не скажешь. Но и дорогая. И он, Лейзер, неплохо зарабатывает на этой люстре. Если продавать одну такую хотя бы раз в неделю, то... Мечтательная часть его разума тут же пустилась в счастливые вычисления, но он быстро одернул себя. Зачем предаваться глупым мечтам, ведь в его местечке Ворка богатеев, могущих позволить себе такую роскошь, раз-два и обчелся. Да и сколько раз в жизни покупает человек люстру с хрустальными подвесками?
Ей ведь нет ни сносу, ни слому, разве что по ошибке, при нормальном ходе событий она будет служить многие десятилетия. Лейзер осторожно снял третий колпак и принялся заворачивать его в плотную упаковочную бумагу. Спору нет, такие сделки хоть и приятные, но редко случающиеся события. Строить на них торговлю бессмысленно. Главные покупатели Ворки — бедные евреи. Что уже они могут взять за свои гроши? Свечи перед субботой, стекло для керосиновой лампы, фитили, масло для светильников. Ну, конечно, перед Ханукой, когда все вытаскивают из сундуков ханукии и обнаруживают поломки, дела идут получше, но...
Нет, грех жаловаться, у него самая большая лавка подобного рода во всей Ворке. Вернее — первая специальная лавка, до него в каждой лавчонке продавали все подряд, от ржавой селедки до ржавых гвоздей, вперемешку со свечами, иголками и святыми книгами. Он первый в местечке решился продавать только светильники и все, что вокруг них. Ох, как потешалась над ним жена, Эстер, как иронически улыбались другие лавочники. А его тесть, Шмуэль, какая язви- тельная усмешка появилась на его губах, когда он, Лейзер, пришел к нему просить ссуду для открытия лавки. А фразу, которую тесть сказал ему после долгого разговора, не забыть до последнего часа! Лейзер зябко передернул плечами.
Нет, он до сих пор не простил тому те слова, и хоть закон велит уважать тестя и тещу, как собственных родителей, он не может с подлинным почтением относиться к человеку, сказавшему ему такое. Хотя, с другой стороны, деньги тесть все-таки дал, и благодаря этим деньгам у него есть теперь эта лавка и постоянный источник дохода. Упаковав все колпаки, Лейзер принялся за хрустальные подвески. Когда люстру доставят в дом покупателя и подвесят к потолку, он, Лейзер, своими собственными руками достанет колпаки и подвески и прицепит их на люстру. Он так говорит клиентам: то, что вы видите у меня в магазине, будет висеть у вас дома.
А разве можно доверить кому-нибудь столь хрупкие вещи, как стекло и хрусталь? Лейзер доверяет только собственным рукам. Только им. Он вытянул перед собой правую руку и внимательно ее оглядел. Ровно подстриженные розовые ногти с одинаковыми белыми лунками, гладкая кожа ладоней, изящные, тонкие пальцы. Ладонь аристократа! Он усмехнулся. Интересно, что бы сказал аристократ своему тестю после тех слов? Дал пощечину, вызвал на дуэль? Конечно, негоже копировать дикие нравы язычников, однако надо уметь заступаться за свою честь. Но если он и смолчал тогда, то лишь потому, что не хотел огорчать жену.
Она тоже в той семье как бревно в глазу, не своя. От кого же ей ждать поддержки и понимания, если не от мужа? Семья Эстер приехала в Ворку из Херсонской губернии. Глава семьи Шмуэль крутил там большие дела — торговал скотом. Не штучными коровами или быками, а сотнями голов, целыми стадами. Много лет дела у него шли самым замечательным образом. Эстер вместе с сестрой и братом выросла в доме, больше походившем на барскую усадьбу, чем на жилище еврея. Белые колонны, широкая лестница с мраморными ступенями, многочисленные хо- зяйственные постройки вокруг дома, с полдюжины слуг — в общем, натуральные баре.
Когда Эстер вспоминала детство, ее голос пресекался от нахлынувших счастливых воспоминаний. И вдруг все сгинуло, кончилось в мгновение ока. Эпидемия ящура начала косить скот, по губернии поползли темные слухи о жидах-отравителях. Шмуэль с негодованием отметал эти слухи. Глупости, ведь каждый знает, что его успех и благосостояние в первую очередь зависят от здоровья скота. Какой же ему смысл наводить порчу на собственное имущество? Но зависть и злоба не нуждаются в здравом смысле. Как-то ночью его разбудил верный человек и сообщил, что завтра придут громить его дом и убивать семью.
Несмотря на негодование, с которым он реагировал на слухи, Шмуэль успел хорошо подготовиться к такому варианту событий. Большая часть денег была переведена в столичные банки, вещи упакованы, а драгоценности зашиты в корсажи жены и дочерей. Не дожидаясь утра, он вместе с семьей укатил на двух заранее приготовленных тарантасах. Толпа разгромила пустой дом, сожгла пристройки, разграбила хозяйство. При воспоминаниях об этом слезы лились из глаз Эстер, и в эти минуты от нее стоило держаться подальше. После погрома Шмуэль не захотел оставаться в Херсонской губернии, а отправился в местечко, откуда был родом.
Вернувшись в Ворку, он долго не мог привыкнуть к грязи и нищете, и хоть дом его был там одним из самых чистых и богатых, но он не шел ни в какое сравнение с белыми колоннами и широкой мраморной лестницей прежнего жилища. Зато в местечке было спокойно. Здесь жило много кузнецов, сапожников, мясников и прочего мастерового люда, носивших на голове ермолки и умеющих неплохо обращаться с топорами. В Ворке Шмуэль чувствовал себя в безопасности и потихоньку проживал накопленное богатство, не думая ни о завтрашнем дне, ни о Будущем мире.
Погром научил его жить сегодняшним днем, и он старался взять от скудной воркской жизни все те немногие радости, которые она могла ему предоставить. Эстер извлекла из погрома совсем иной урок, чем отец. Быстрота, с которой поменялась ее жизнь, внезапность перемены пробудили в ней религиозность.