Глава (для ознакомления)
Время собирать камни
«Всему свое время, и время всякой вещи под небом... Время разбрасывать камни, и время собирать камни»
(Еккл. 3:1–5).
Поезд уже давно тащился по просторам Украины, то и дело останавливаясь даже на мелких полустанках. И с каждой такой остановкой все тревожнее становилось на душе у рядового Павла Балана, бывшего штрафника, а ныне полноправного демобилизованного бойца Крас ной Армии. Свой боевой путь закончил он в Праге и теперь вместе с оставшимися в живых однополчанами возвращался на родину. Внешне он ничем не отличался от них: его грудь также украшала планка с медалями, и веселился он ничуть не меньше остальных. Вот только по мере приближения к родным местам у него почему то таяла уверенность в будущем и откуда то, из самых потаенных запасников памяти, исподволь закрадывался в душу подзабытый за военные годы страх. Не тот страх, что испытывает каждый солдат перед боем, – тот он давно научился преодолевать, – а другой: страх перед вездесущей охранкой НКВД, перед краснопогонниками, которые его никогда особо не жаловали. По слухам, их не очень то впечатляют заслуги бывших зэков, какой бы
12
Время собирать камни
кровью они ни искупили свои грехи перед родиной. Не впечатляют до такой степени, что начинают ворошить старые дела. В зону, правда, не отсылают, но жизнь проходит «под колпаком». Слухи те имели под собой основание: об этом Павел узнал из письма однополча нина, бывшего, как и он, штрафника, «списанного» с фронта по ранению. В письме он советовал убраться куда подальше от родных мест. Наверное, еще и поэтому усиливалось то гнетущее предчувствие. К тому же не понятно, почему, но таяла надежда на встречу с матерью, его единственным на свете родным человеком. И вот уже уверенность, с которой он отправлялся в обратный путь, сменилась больше чем сомнениями. А ведь действи тельно: последний раз он услышал о том, что мама жива, где то в сорок третьем. Услышал от отчима в зоне, где они встретились и виделись только два раза. Да и то коротко. И сейчас, глядя на разрушенные города и села, оставалось лишь гадать: жива ли она. Безысходное, тоскливое чувство собственной вины тяжелым гнетом давило на сердце.
Паровоз протяжно загудел и, раз за разом подергивая вагоны, как бы заторопился проскочить очередное раз рушенное до основания село. В самой его середине обо значился остов двухэтажного здания со снесенной кры шей и пустыми глазницами окон. А в самих вагонах уже смолклишуткиисмех.Там,заокнами,расстилаласьпе чальная картина полной разрухи... На дороге, опираясь на посох, стояла старушка и, прикрывая ладонью глаза от закатного солнца, долгим взглядом провожала мчав
Время собирать камни
13
шиеся мимо вагоны. В ее согбенной фигуре угадывалась покорность судьбе и тоскующее ожидание. С такой покорностью матери ждут с фронта своих детей. Вид одинокой старушки разбередил воспоминания. Павел забрался на верхнюю полку и лег, уставившись в потолок недвижным взглядом. «Мама, только бы найти тебя живой. На руках буду носить. Все сделаю, только бы ты простила меня...»
Глава 1
Отца Пашка Балан помнил очень смутно. Един ственное, что врезалось в память, – сахарный леденец на палочке в форме петушка. Сладкий до невозможности леденец пурпурного цвета, который он, дрожа от нетер пения и не внимая совету мамы не откусывать, быстро схрумкивал, а потом долго и тщательно обсасывал дере вянную палочку. Вот этот петушок и ассоциировался у него с отцом. Леденцы он помнил отчетливо, отца – нет. В каждый свой приезд привозил он ему эти леденцы. Работал отец помощником машиниста на паровозе, во дил грузовые составы и подолгу отсутствовал в разъез дах. А однажды совсем не приехал. Где то очень далеко от их городка, в украинской степи, какая то банда оста новила и разграбила вагоны, а паровозную команду вместе с уцелевшей охраной пустила в расход. Долго го ревала мать, долго и истово молилась на икону в углу,
14
Время собирать камни
которую раньше редко доставала из сундука. Ну, го рюй – не горюй, а жить то надо. Вот Пашка уже и в школу пошел: трудно одной поднимать сына, а тут вроде человек хороший попался. Сам вдовый. Скромный, услужливый. А главное – непьющий. И дом тоже свой в рабочем поселке на окраине городка имел. Не Бог весть какой, конечно, но свой. Пашку, опять же, к себе рас положил. Ну, и не беда, что постарше ее на десяток лет, ему таких лет то и не дашь вовсе.
Долго присматривалась мать, все не решалась – уго ворили родственники да знакомые. В общем, оставил он свой дом под квартирантов и переехал к ней, и стал звать Пашка дядю Петра папкой. Жили они с мамкой – Ириной Балан, а теперь ставшей по мужу Ириной Треб ко, – вроде неплохо, без скандалов. Года два, считай, так жили: уж Пашка в четвертый класс пошел. Тут и уго ворил отчим мать продать ее дом и переехать к нему, дескать, что ж нам на два то дома жить, когда на выру ченные деньги можно целое хозяйство завести. Да и пацану, мол, все больше надобно: то одно, то другое... Растет же парень.
Продали. И деньги все ему в сундук – деньгами мужик в доме распоряжаться должен, а как же! Прошло совсем немного времени, и словно подменили того му жика. Заимев деньги, он устроился в какую то не то кооперацию, не то заготконтору и стал отлучаться из дому на несколько дней кряду. Домой возвращался непременно ночью и почти всегда что то притаскивал в больших коробках, сгружал с подводы и прятал в погребе
Время собирать камни
15
в сарае, на который навешивал огромный замок. И в последующие дни, что был дома, то и дело шнырял в свой сарай по нескольку раз на день. Нырнет в погреб, вы лезет оттуда с мешком на загорбке, на телегу – и в город. Стал Петр до крайности подозрительным и однажды привел с незнакомым мужиком здоровенного пса по кличке Жук.
Кличку свою тот оправдывал, так как был совершен но черным, да и повадки его были жуковатые. Пес ока зался злющий, о чем и предупредил бывший хозяин, по могая посадить Жука на укороченную цепь около заранее припасенной конуры. Пока был тут хозяин, Жук вел себя довольно миролюбиво. Распластавшись на земле, с вы тянутой между передними лапами мордой, он действи тельно напоминал греющегося на солнце жука. Но как только хозяин ушел, пес забеспокоился. И при первой же попытке отчима познакомиться с ним поближе под твердил свою репутацию таким злобным рыком, что тот едва успел отскочить. При этом не озлился отчим, а при шел в неописуемый восторг: именно такой сторож ему и нужен был. Поморил он Жука пару дней, потом не дал ему подохнуть с голода, накормив с руки кусочком мяса и подбросив в миску пару костей, и – все. Пес был теперь егонавеки.ТогдаиотпустилегоПетрповсейдлинепро волоки, то есть от ограды до амбара и вокруг дома. Жук оказался довольно сообразительным и вел себя с каждым членом семьи соответственно: с заискивающим почте нием с новым хозяином и довольно снисходительно с его женой. И только Пашку встречал радостно, и с неиз
16
Время собирать камни
менным весельем. Отчим же становился все более раз дражительным. Чуть что не по его – скандал матери такой закатит, хоть из дома беги. Да она, может, и сбежа ла бы с Пашкой, только некуда теперь. Совершенно случайно подслушал Пашка однажды, как взорвался отчим на увещевания матери перестать что то делать и побояться Бога. Что именно перестать и почему бояться, он так и не понял тогда.
В тот раз он раньше вернулся из школы и крался на цыпочках в свою комнату, чтобы взять рогатку и неза меченным убежать на улицу. Ну, чтобы не успели его заставить что то делать по дому. И остановился у двери, как вкопанный: Петр с матерью ругались. Последнее время ему казалось, что ругают они только его. А тут – между собой.
– Не суй свой нос, куда тебя не просят! – зловеще рычал отчим. – А не нравится – проваливай со своим выродком на все четыре стороны.
«Выродок» – это его недавнее обозначение пасынка. Совсем недавнее, но чаще других теперь употребляемое. И к этому уже привыкал Пашка, с тоской вспоминая время, когда родной отец называл его не иначе как «сы нок». Да и отчим по первости прозвищ не употреблял: все – Паша, Паша. Теперь вот что ни день, то новое обидное прозвище.
– Я и рада бы, – расслышал Пашка тихий голос мамы, – да куды теперь пойдешь? Все ты у меня отнял. – Рада, говоришь? – слышно было, как заскрипела табуретка под грузной тушей отчима. – Вот потому и от
Время собирать камни
17
нял, чтобы не брыкалась. И запомни: пикнешь кому – угроблю!
Больше Пашка не мог скрываться. Ему показалось, что Петр уже замахнулся той табуреткой. Испугавшись за маму, он тут же вбежал в комнату и бросился к ней.
– Не трогай мамку!
И взвизгнул от боли: Петр ухватил его за ухо, больно завернул и не отпускал.
– Ты что, подслушивал, пащенок? А ну, говори, что слышал! Что?
– Отпусти ребенка, изверг! – громко закричала мать и в отчаянии замахнулась погодившимся под руку ухва том. Крик тот для Пашки музыкой обернулся. Он понял, что мамка все так же любит его. В чем он последнее время стал сомневаться, находя тому все больше подтвержде ний, и оттого все больше замыкался в себе. От неожи данности Петр выпустил пасынка, и тот, бесконечно счастливый, прильнул к ней. Даже боль не смогла заглу шить его радости.
Отчим чертыхнулся, пробормотал что то невразуми тельное, плюнул под ноги и вышел из дому. Дня три че тыре не разговаривали родители друг с другом, и все эти дни наслаждался Пашка ласками матери и уговаривал ее уйти от ставшего ему ненавистным отчима. Ирина же только гладила его по голове, глядела куда то в прост ранство и вздыхала тяжко: «Куды ж мы с тобой пойдем? Ни кола теперь, ни двора у нас нету. Подрастешь вот, работать пойдешь – тогда и уйдем, сынок. Обязательно уйдем. Если ты меня еще возьмешь».
18
Время собирать камни
– Да пошто ты так говоришь? – возмущался Паш ка. – Как же я не возьму тебя?! Скажешь тоже! – И под гонял время, чтобы быстрее вырасти. Но вот помирились они, и снова Пашка на втором плане. И чем видимее мир между ними, тем неодолимее его желание быстрее стать взрослым.
Если же случится увидеть заботу матери об отчиме, перевернется все в пацане: в такие минуты он ненавидел и ее. А как начнут они ругаться, – хотя какая там ругань, орал то только он, – Пашке это бальзам на душу. Эх, пусть бы ругались, не переставая, тогда бы он каждый вечер с мамкой находился. Но больше всего его бесило то, что иногда его отчим крестился и кланялся той иконе в углу. Когда же приходили гости, вовсю матерился с ни ми вместе, упоминая имя Бога. Пашка и заикнулся матери об этом.
– Богу молится, а матерится почем зря, – и повторил слова отчима для убедительности.
Ирина в страшном испуге зажала ему рот ладошкой: – Не смей такое повторять, язык отсохнет!
– А че ж у него не отсыхает? – с вызовом брякнул
сын. – Он то на день по сто раз такое повторяет.
– Он – пусть. Его и накажет Бог. А ты – ты больше никогда не говори таких слов, сынок. Слышишь: никогда! – Ладно, не буду. Только ты ему тоже скажи. А то
смотри ка, фон барон нашелся!